Отражение. Зеркало войны  - Галина Гончарова

Симон разве что головой качал.

Конечно, герои получат и помощь, и уход, и почет, и все, что возможно. Жаль, что маршал Иллойский уже ушел, ему было бы полезно знать, что и как. Но вроде бы он собирался к Ланрону, Рид собирался туда же…

Встретятся.

И друг с другом, и со степняками.

И что-то подсказывало Симону, что степняки на теплую встречу жаловаться не будут. Покойники – они вообще тихие, спокойные и никогда не жалуются.

И все равно.

Боги, сохраните Рида Торнейского!

Два храма поставлю! И плевать на расходы! Еще и люстры закажу аж в Аланее. Слышите? И купола золотом покрою, чтоб, значит, вы не проглядели. Но сохраните маркиза!

Рид, маркиз Торнейский

Сто пятьдесят два человека.

Усталые, измученные, израненные, чувствующие себя так, что хоть ложись и помирай.

Размечтались, господа!

Ни ложиться, ни помирать отряд маркиза не собирался. Раз – два, раз – два, мы идем, и идем, и идем… Знал бы маркиз Торнейский Киплинга, точно бы его про себя читал.

Не знал.

От Дорана до Ланрона несколько дней пути. Это верхом. А когда ты полуголоден, устал, измучен, когда воды – только та, что в ручьях набрали, и ее приходится беречь, когда не на лошадке и по гладкой дороге, а по лесу и на своих двоих – и время увеличивается, и расстояние.

Не надо говорить, что расстояние одинаково. Неверующие просто могут пройтись из точки «А» в точку «Б» сначала по дороге, потом по лесу и убедиться на своей шкуре.

Это – лес. Тут и завалы, и овраги, и ручьи, и что хочешь. Их приходится обходить, потом опять возвращаться на маршрут, и хорошо, если вы не заплутаете. А ведь можете.

И звери вам навстречу не выпрыгивают, на них тоже охотиться надо.

Исключение составил только олень-недоумок. Впрочем, эти лесные короли умом никогда и не отличались, у них голова для рогов предназначена.

Вылетел прямо на колонну, его и почествовали в три арбалета, сообразить не успел. Свежевали в двадцать рук, вечером прожарили мясо и наелись от пуза. Хоть и жесткое оно было, что та подметка…

Рид махнул рукой и объявил привал. Большой. Долгий.

Два-три дня, и они подойдут к Ланрону. Степняки если их и преследовали, то благополучно потеряли. А что у Ланрона?

Драка, разумеется. Рид и не сомневался ни капельки!

Если крепость в осаде, надо пробиться внутрь, если она захвачена, надо ее отбить. Сколько там может быть степняков?

Да наплевать! Он их бить пришел, а не пересчитывать по головам!

Так что отдохнем хотя бы чуток, выспимся, а завтра, с новыми силами… хотя откуда их взять, те силы? Ладно, завтра, как сможем, вперед, на Ланрон.

Маркиз жевал полоску оленины, смотрел в огонь и думал, что скоро все это закончится. Так ли, иначе… наверное, война заберет его жизнь.

Ну так что же? Может, хоть на том свете ему удастся выспаться? Даже самого стального человека можно вымотать. Это и называется – усталость металла.

Аллодия, лагерь степняков

Шарлиз Ролейнская сидела в шатре и мрачно глядела на колышущуюся ткань.

Жизнь была кончена.

Совершенно.

Делать ничего не хотелось, думать не хотелось, жить… жить хотелось, но не так! Это ж надо! Ребенок от грязного вонючего степняка!

Это – конец всему. Даже если ее освободят, она навсегда останется степняцкой подстилкой. Ее никто не возьмет замуж, никто, никогда… Да и в любовницы возьмет далеко не каждый.

Скинуть ребенка?

Не когда за тобой следят несколько десятков внимательных глаз. Старухи, стервы гадкие, на минуту ее в одиночестве не оставляют! Убила бы!

Ненависть и отчаяние – только эти чувства и остались для Шарлиз. Тем более гадкие, что проявить их было нельзя. Кричи не кричи, рыдай, бейся в истерике…

Кагана она видела и даже смогла улыбнуться.

Хурмах был доволен. Подарил ей браслет с бриллиантами, отчего Шарлиз разрыдалась. И честно призналась кагану, что по законам Степи – да. Она его жена, раз он сам так пожелал.

А по законам всего остального мира?

Она – шлюха, ее ребенок – ублюдок… только беременность помешала Хурмаху залепить наложнице пощечину, но ведь это была чистая правда! Гадкая, неприятная, ненавистная, но правда! Которую ничто не может отменить.

Хурмах пообещал подумать над этим вопросом и приказал тщательно заботиться о Шарлиз. Вот и мучилась женщина. Да и токсикоз начался буквально через два дня, тошнило ее даже от пролетавшей мимо мухи, а летало их больше чем достаточно.

Когда ее повели к кагану, Шарлиз ничего хорошего не ожидала. Что может быть хорошего при такой жизни? Да ничего!

И служителя Брата в привычных темных одеждах, со знаком Храма на груди – тоже не ожидала.

Шарлиз втолкнули в шатер, и она привычно упала на колени.

– Мой господин…

– Поднимись, Лиз.

Даже имя ее каган сократил так, как ему нравилось.

Шарлиз встала с колен, но глаз на мужчину не подняла. Если он увидит, что она чувствует, тут и ребенок не поможет. Ее точно казнят.

– Повинуюсь моему господину.

– Сейчас этот человек окрутит нас по вашему обычаю.

Шарлиз открыла рот.

– А… э…

Больше ничего выговорить и не получалось. В зобу дыханье сперло, не иначе.

– Иди сюда. А ты, долгополый, читай свою молитву…

Прислужник оказался не дураком.

Не стал говорить, что каган другой веры, не стал напоминать про имянаречение и прочие обряды. А просто вздохнул – и достал молитвенник.

– Благословите, отче, – опомнилась Шарлиз.

– Да пребудет в твоей душе мир, дочь моя, – откликнулся прислужник.

– Аэссе.

Ритуал был исполнен, расспросы продолжились дальше. Ритуальные.

– Доброй ли волей идешь ты за этого мужчину?

– Да, отче.

– Доброй ли волей ты, господин, берешь в жены эту женщину?

Хурмах кивнул.

Каган не был дураком. Отнюдь. И собирался править, долго и счастливо, на своей земле. Сначала он хотел голову оторвать наглой девке. Ну хоть избить ее до синяков. А потом призадумался.

Верить в Брата и Сестру? Да плевать ему на обоих! Три раза. Но почему бы и не проделать эти ритуалы? Не жениться по местному обычаю? И его сын от принцессы будет законным королем.

А своим людям говорить и не обязательно. Приказать найти местного прислужника или служителя, кто попадется, и привести. У баб в тягости бывают разные капризы, а мужчина всегда потакает желаниям любимой женщины. Да и просто – женщины. Вот родит, тогда и поучить можно, а пока носит – пальцем ее не тронь. Это заветы от предков…